§ 1. 3. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛЬНОГО ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА

Возможно, наиболее известной и популярной социологической концепцией современности является концепция «информационного общества» (Некоторые исследователи говорят даже о возникновении «идеологии информационного общества» [Алексеева]. Считается, что термин «информационное общество» (Information Society) впервые начал использовать японский социолог Т. Умесао в 1963 г. [Иноземцев, 1999]. По мнению Т. П. Ворониной, концепция «информационного общества» стала вторым этапом развития теории «постиндустриального общества, появившейся в 60-70-е годы. Второй этап связывают с концепциями, в которых постиндустриальное общество рассматривают как информационное общество. Эти концепции появились в 80-х годах и связаны в основном с именами Э. Тоффлера, И. Масуды, Дж. Несбита и другими» [Воронина, с. 27].

Представляется, что термин «постиндустриальное общество» носит более широкий, общесоциологический характер. Как пишет В. Л. Иноземцев, он «акцентирует внимание на той основной черте, которая преодолевается в формирующемся новом обществе, а именно на индустриальной природе прежнего способа производства; при этом совершенно справедливо предполагается, что отдельные признаки нового строя не могут быть четко названы и описаны, пока не будет завершено хотя бы в основном его формирование» [Иноземцев, Предисловие, 1999].

В данном исследовании предпочтение отдается термину «информационное общество» (Точно также поступает известный исследователь теорий информационного общества Ф. Уэбстер [Уэбстер]), поскольку в основе этой теории находится такое ключевое понятие политической коммуникации, как информация. Считается, что постиндустриальный подход делает основной акцент на экономических и социальных аспектах нового общества, а информационный, по преимуществу, на коммуникационных аспектах. Тем не менее, очевидно, что отказ от изучения работ, в которых предпочтение отдается одному из терминов («постиндустриальное общество» или «информационное общество»), выглядел бы совершенно абсурдно. Тем более, что одни и те же авторы свободно оперируют и тем, и другим понятиями [Белл, 1999].

Д. Белл, признанный основатель концепции постиндустриального общества, основное внимание в своих работах уделял социально-экономическим аспектам трансформации современного общества. В соответствие с его наблюдениями, подкрепленными обширными статистическими данными, к концу 60-х годов двадцатого столетия в развитых странах был заложен фундамент новой технологической цивилизации, в экономике которой «приоритет перешел от преимущественного производства товаров к производству услуг, проведению исследований, организации системы образования и повышению качества жизни; в котором класс технических специалистов стал основной профессиональной группой и, что самое важное, в котором внедрение нововведений… во все большей степени стало зависеть от достижений теоретического знания…» [Иноземцев, Предисловие, 1999, с. XIII]. При этом, если в индустриальном обществе труд и капитал были центральными переменными, то в постиндустриальном обществе «информация и знания становятся решающими переменными» [Белл, 1986, с. 332]. Обладающий информацией и знаниями класс специалистов, таким образом, превращается в основного игрока на политической арене, какими были пролетариат и буржуазия в индустриальную эпоху.

Д. Белл говорит об образовании новой элиты знающих людей, которая «обладает властью в пределах институтов, связанных с интеллектуальной деятельностью – исследовательских организаций, университетов и т.п.» [Там же, с. 332]. По мнению Д. Белла, политическое влияние новой элиты знающих людей по мере ее количественного роста будет только увеличиваться. Но он решительно выступал против передачи власти в ее руки: «Постольку, поскольку политические вопросы Афанасьеввсе теснее переплетаются с техническими проблемами (в широких пределах – от военной технологии до экономической политики), «элита знания» может ставить проблемы, инициировать новые вопросы и предлагать технические решения для возможных ответов, но она не обладает властью сказать «да» или «нет». Последнее является прерогативой политиков, но не ученых или экономистов. В этой связи крайне преувеличенной представляется идея о том, что «элита знания» может стать новой элитой власти» [Там же, с. 341].

Несмотря на очевидный крен в сторону анализа фундаментальных социально-экономических тенденций, в работах Д. Белла можно найти достаточно много ценных наблюдений относительно каналов коммуникации и их влияния на политические процессы. Так, например, он был одним из первых, кто отметил перспективы применения компьютеров и компьютерных сетей в качестве канала коммуникации. Вот что он пишет по этому поводу: «По мере того как компьютеры все шире используются в коммуникационных сетях в качестве коммутирующих систем, а средства электронной коммуникации становятся неотъемлемыми элементами в компьютерной обработке данных, различия между обработкой информации и коммуникацией исчезают» [Там же, с. 335].

Основная политическая опасность в развитии информационных технологий, по мнению Д. Белла, заключается либо в том, что политическая элита может скрывать важную информацию от граждан, либо в незаконном обнародовании информации, имеющей отношение к области частной жизни. В любом случае достигается эффект манипулирования общественным мнением. Таким образом, Д. Белл скорее негативно, чем позитивно оценивал перспективы влияния новых информационных технологий на политические процессы. В то же самое время, по его мнению, «технология не задает социальные изменения, она лишь представляет для этого возможности и инструменты» [Белл, 1999, с. CIX]. Значит, сопутствующие новым информационным технологиям негативные тенденции могут быть нивелированы при помощи грамотной государственной политики, направленной на достижение равного доступа граждан к политической информации и защите персональной информации.

Возможно, одним из наиболее известных авторов, сыгравших значительную роль не только в развитии концепции информационного общества, но и ее популяризации в массах, является Э. Тоффлер. Его взгляды на современное общество представлены в многочисленных работах [Тоффлер, 1997; Тоффле, 2001; Тоффлер, 2004].

Центральной работой в плане анализа политических аспектов постиндустриальной цивилизации является книга Тоффлера «Смещение власти: знание, богатство и насилие накануне 21 века», развивающая мысль о том, что современное общество переживает процесс изменения значения различных ресурсов власти. Если в доиндустриальную эпоху основным ресурсом власти являлось насилие, в индустриальную – богатство, то в постиндустриальную эпоху на первое место выходит знание. Благосостояние нации в наше время все меньше и меньше зависит от военной мощи и богатства, и все больше – от развития науки, искусства, культуры, моральных ценностей, информации и образования. Отсюда возникает новая система власти, отмеченная переходом от работы мышц к работе ума. Власть теперь – это не вопрос количества (денег, силы), но качества. Даже в военном деле принято говорить об «умном оружии», «высокоточных ракетах» и т.п. При этом, по мнению Э. Тоффлера, «знания как источник власти «высокого качества» получают все большее влияние с каждой прошедшей наносекундой» [Toffler, p. 470].

Различные аспекты влияния новых информационных технологий на социально-экономические аспекты отражены в книге «Третья волна». Несмотря на то, что Тоффлер нигде в своей книге, написанной в 1980 г., не употребляет термина «Интернет», тем не менее, в ней постоянно возникают сюжеты, где «описываются технологии в настоящее время успешно реализованные в рамках инфраструктуры и сервисов Интернета» [Чугунов, 2000, с. 16].

При общей характеристике различных сетей коммуникации Э. Тоффлер выступал за внедрение децентрализованных компьютерных сетей, поскольку в таком случае контроль со стороны государственных органов будет сильно затруднен [Тоффлер, 2004, с. 287]. С другой стороны, наблюдая процессы внедрения новых технологий, в другой своей книге Тоффлер пришел к выводу, что психика людей зачастую не выдерживает скорости нововведений. Он даже изобрел новый термин – «футурошок», который означает «стресс и дезорганизацию, которые возникают у людей, подверженных слишком большому количеству перемен за слишком короткий срок» [Тоффлер, 1997, с. 5]. Для того, чтобы избежать массового проявления футурошока, Э. Тоффлер выступал за избирательное внедрение новых информационных технологий. По его мнению, очень скоро возникнут «принципиальные различия между обществами, которые подходят к технологическому развитию избирательно, и теми, которые хватаются за первую попавшуюся возможность» [Там же, с. 356]. Следовательно, любому обществу просто необходимы политические институты, способные контролировать технический прогресс и обеспечивать стабильное развитие.

Большой интерес с точки зрения влияния новых информационных технологий на политику представляет концепция технотронной эры признанного авторитета в политической науке З. Бжезинского, которую он выразил в своей книге «Между двух веков. Роль Америки в технотронную эру» [Brzezinski]. Согласно З. Бжезинскому, современное общество «в культурном, психологическом, социальном и экономическом отношениях формируется под воздействием техники и электроники, особенно развитой в области компьютеров и коммуникаций» [Ibid., p. 9].

Влияние компьютеров и коммуникаций проявляется в возникновении странного парадокса: с одной стороны, разрушаются традиционные отношения, жизнь индивидов фрагментируется, с другой стороны, формируется глобальное, целостное мировоззрение. По мнению З. Бжезинского, основной причиной сложившегося парадокса является развитие современных электронных коммуникаций: «Изменения, вызванные коммуникациями и компьютерами, чрезвычайно содействуют связанности общества, члены которого пребывают в непрерывных и тесных слуховизуальных контактах, постоянно взаимодействуя, соучаствуя в наиболее напряженных социальных испытаниях, и их легко можно подтолкнуть к усилению личного подключения к решению даже весьма отдаленных проблем. Новое поколение не занимается более определением мира, опираясь исключительно на чтение;… оно испытывает мир и ощущает его компенсаторно с помощью слуховизуальных коммуникаций» [Ibid., p. 18].

Оценивая позиции Соединенных Штатов на международной арене в новых условиях, З. Бжезинский указывает, что разворачивающаяся технотронная революция носит глобальный характер, а транслируемая электронными средствами коммуникации массовая культура становится важнейшим рычагом внешнеполитического влияния. Закономерным следствием экспансии массовой культуры при помощи слуховизуальных средств коммуникации является создание новой картины мира, созданной на основе упрощенных и доступных массовому потребителю образов. Вместо сложных идеологических доктрин современному избирателю предлагается деидеологизированный стиль жизни, равномерно включающий в себя элементы разных культур. По мнению З. Бжезинского, Соединенным Штатам следует удерживать лидерство как в области развития новых средств коммуникации, так и в области производства образцов массовой культуры.

Взгляды Бжезинского во многом близки к подходу другого теоретика информационного общества М. Маклюэна, относящегося к торонтской школе коммуникативистики и опубликовавшего большое количество работ, посвященных различным аспектам процесса коммуникации в современном обществе [Маклюэн, Галактика Гутенберга; Маклюэн, Понимание медиа; McLuhan, Fiore]. Концепция Маклюэна остается одной из самых влиятельных и по сегодняшний день, вызывая самые различные интерпретации в научном сообществе. Во многом такая ситуация вызвана тем, как он излагал свои мысли. По мнению современного представителя торонтской школы Р. Дейберта, противоречивые интерпретации «медийной теории» получили широкое распространение в связи с тем, что «отец» Торонтской школы Г. Иннис, из-за относительно ранней смерти, оставил свой грандиозный проект исследований неоконченным, а М. Маклюэн писал свои книги в специфическом «мозаичном» стиле [Deibert, p. 6].

М. Маклюэн утверждал, что средство коммуникации как технология передачи информации несет в себе сообщение об изменении «масштаба, скорости или формы, которое привносится им в человеческие дела» [Маклюэн, Понимание медиа, с. 10]. Таким образом, средства коммуникации оказывают огромное влияние на поведение как частных индивидов, так и социальных групп. Более того, средства коммуникации влияют на развитие человеческой цивилизации в целом. Об этом писал еще основатель «медийной теории» Г. Иннис, который в своей работе «Империи и коммуникация» впервые предложил проводить периодизацию человеческой истории в соответствии с фундаментальными коммуникационными изобретениями: «Мы можем совершенно четко разделить историю Запада на письменный и печатный периоды» [Innis, p. 7]. М. Маклюэн, развивая замысел своего учителя, выделил три этапа в развитии цивилизации:

1) первобытная дописьменная культура с устными формами связи и передачи информации;

2) письменно-печатная культура («галактика Гуттенберга»), заменившая естественность и коллективизм – индивидуализмом;

3) современный этап («глобальная деревня»), возрождающий естественное слуховизуальное многомерное восприятие мира и коллективность, но на новой электронной основе через замещение письменно-печатных языков общения радиотелевизионными и сетевыми средствами массовых коммуникаций [Маклюэн, Галактика Гутенберга].

Суть «медийной теории» хорошо изложил один из самых известных американских теоретиков коммуникации П. Хейер: «В кратком изложении «медийная теория» исходит из убеждения, что трансформация базовой информации в знания – это структурированный процесс. На него очень сильно влияет средство материального воплощения информации. Другими словами, средства хранения и передачи информации не являются нейтральными. Способ организации и передачи наших знаний о мире сильнейшим образом влияет на природу восприятия мира и то, каким образом мы познаем мир» [Heyer, p. XIV].

Современное преломление «медийной теории» представлено в книге Р. Дейберета «Пергамент, печать и гипермедиа: Коммуникации в процессе трансформации мирового порядка» [Deibert]. Согласно Р. Дейберту, «медийную теорию» нельзя трактовать в русле технического детерминизма: «различные способы коммуникации имеют определенную логику или природу, но не в смысле технического детерминизма, а в смысле того, что они делают использование определенных способов коммуникации легче или труднее. Поскольку коммуникации являются жизненно важной частью человеческого существования, постольку любые изменения в способах коммуникации имеют существенные последствия для распределения власти внутри общества, для изменения индивидуального и социального сознания, а также для пересмотра общественных ценностей» [Ibid., p. 6].

Таким образом, Интернет и новые информационные технологии оказывают значительное влияние на политику. Однако, это влияние не является жестко детерминированным. Они способствуют усилению политического влияния некоторых социальных групп. По утверждению Р. Дейберта, именно глобальные компьютерные сети – и особенно Интернет – серьезно изменили возможности и силу транснациональных общественных движений. Они позволили сформировать глобальное гражданское общество, типичными проявлениями которого стали, например, движения «Антиглобалистов» или «Гринпис» [Ibid., p. 159].

Несомненно, большой вклад в развитие концепции информационного общества внесли американские футурологи Дж. Нэсбитт и П. Эбурдин [Нэсбитт, Эбурдин]. Среди описанных Дж. Нэсбиттом и П. Эбурдин «мегатенденций» рассмотрим только те аспекты, которые имеют непосредственное отношение к Интернету как каналу политической коммуникации. Дж. Нэсбитт и П. Эбурдин убедительно показывают, что в постиндустриальном обществе новые информационные технологии играют ведущую роль в экономическом развитии и делают возможным «процесс создания единого мирового хозяйства» [Там же, с. 22]. Процесс глобализации мировой экономики, сопряженный с процессом опережающего роста новых информационных технологий, становится самой важной тенденцией постиндустриального общества.

Более того, глобальная экономика требует от национальных государственных органов власти либеральной экономической политики, заботы о благосостоянии граждан, учета различных интересов и в конечном итоге установления демократического режима. По мнению Дж. Нэсбитт и П. Эбурдин, «в условиях, когда компьютер расширил могущество личности, граждане могут более эффективно следить за действиями своих правительств, нежели правительства могут следить за действиями граждан» [Там же, с. 347]. Далее следует еще более категоричное заявление: «компьютеры, спутниковая телефонная связь, телефаксы наделяют человека властью, а не угнетают его, как этого боялись раньше» [Там же, с. 348]. В качестве аргументов, подкрепляющих эти выводы, Дж. Нэсбитт и П. Эбурдин приводят примеры падения шахского режима в Ираке или победы «Солидарности» в Польше, которые произошли после того, как «подпольно широко распространялись запрещенные кассеты в поддержку этих движений» [Там же, с. 347]. Таким образом, они считают, что новые информационные технологии и, в частности, Интернет способствуют демократическим процессам и препятствуют авторитарным.

М. Кастельс, ведущий современный теоретик информационного общества, в своей трилогии «Информационная эра: экономика, общество, культура» (1996-1998 гг.) также уделил большое внимание средствам коммуникации [Кастельс, 2000; Кастельс, 2004; Кастельс, Кисилева, 2000; Кастельс, Химанен, 2002]. Вслед за классиками «медийной теории» Кастельс большое значение отводит прогрессу средств коммуникации, начиная с изобретения алфавита и заканчивая Интернетом. Он пишет: «Поскольку культура вводится и передается посредством коммуникации, сами культуры, то есть наши исторически построенные системы верований и кодов под влиянием новой технологической системы подвергаются фундаментальному преобразованию» [Кастельс, 2000, с. 315].

М. Кастельс анализирует современное общество сквозь призму влияния формирующейся глобальной экономики и международных финансовых рынков. В отличие от П. Дракера [Дракер], М. Кастельс говорит не о закате капитализма, а, наоборот, о его дальнейшем развитии. Только теперь «…в условиях информационной эры историческая тенденция приводит к тому, что доминирующие функции и процессы все больше оказываются организованными по принципу сетей» [Кастельс, 1999, с. 494]. Типичным примером сетевой структуры в политике является структура Европейского союза. Сеть – это «комплекс взаимосвязанных узлов» [Там же, с. 494]. Сети способны к динамичному расширению. Как пишет Кастельс, «…сети представляют собой открытые структуры, которые могут неограниченно расширяться путем включения новых узлов, если те способны к коммуникации в рамках данной сети, то есть используют аналогичные коммуникационные коды (например, ценности или производственные задачи). Социальная структура, имеющая сетевую основу, характеризуется высокой динамичностью и открыта для инноваций, не рискуя при этом потерять свою сбалансированность» [Там же, с. 495-496]. Именно по такому принципу, принципу однородности, происходит расширение Европейского союза, НАТО или включение в ВТО.

М. Кастельс особенно отмечает роль информационных технологий в новом социальном укладе. Он пишет: «Чтобы финансовый капитал мог работать и конкурировать, он должен опираться на знания и информацию, получающие обеспечение и распространение благодаря информационной технологии» [Там же, с. 498]. В этом плане особенное значение приобретает тенденция перемещения капитала в сферу высоких технологий и телекоммуникаций, а также основанных на них информационных технологий в самом широком смысле этого слова: от корпоративных баз данных и до голливудских блокбастеров. Усиление сети электронных средств информации приводит к тому, что «лидерство становится персонализированным, а путь к власти лежит через создание имиджа» [Там же, с. 503]. Таким образом, современные информационные технологии создают необходимые предпосылки не только для создания глобальной финансовой системы, но и приводят к бурному развитию новых форм политической коммуникации, в том числе опирающихся на Интернет.

В качестве примера новых политических процессов М. Кастельс говорит о различных группах социального протеста. Как мы уже отмечали, развитие электронных средств коммуникации самым непосредственным образом отражается и на сфере культуры. При этом, по замечанию М. Кастельса, «проявления культурного творчества абстрагируется от исторических и географических факторов. Их обуславливают скорее сети электронных коммуникаций, взаимодействующие с аудиторией и, в конечном счете, формирующие оцифрованный, аудиовизуальный гипертекст» [Там же, с. 503]. Распространение массовой электронной культуры, влияние безличностного международного финансового капитала, международное расслоение трудовой деятельности приводит к возникновению социальных движений протеста. По мнению М. Кастельса, основным противоречием нового общества станет противостояние процессов глобализации и самобытности конкретного общества. Это сопротивление направлено против основной тенденции развития современного общества – глобализации. При этом Интернет, призванный служить в качестве основного инструмента глобализации, парадоксальным образом становится одним из самых удачных средств, объединяющих представителей, недовольных этим процессом.

Резюмируя политические последствия становления информационного общества, следует сказать, в первую очередь об углублении процесса медиатизации политики [Schultz]. Именно основоположники теории информационного общества были одними из первых, кто обратил на это внимание [Тоффлер, 2004]. Представление о том, что СМИ начинают подменять собой политические партии, лоббистские и общественно-политические организации, а также концепция формирования медиа-политических систем стали широко использоваться не только для теоретического анализа политических процессов, но и для непосредственного осуществления политики [Киселев; Кретов; Лебедева; Шампань]. Во вторую очередь теория информационного общества оказала заметное влияние на анализ изменений, происходящих в сфере политической культуры, и появление, так называемых, постиндустриальных ценностей [Инглхарт].